Кола Бруньон , персонаж известного французского писателя Ромена Роллана, называл свою вечно орущую на него жену своим "богатством", а её крики - "песнями". Поистине стоическое миропонимание! Но у большинства мужчин женские крики вызывают только навязчивое желание сбежать куда подальше. А поскольку кричать для большинства женщин совсем не в тягость, жизнь такого мужа очень быстро превращается в кошмар.

В первую очередь нужно разобраться в причинах этой домашней тирании . Что заставляет женщину мутировать в сирену так часто? Что ж, причин может быть множество, но все они, в итоге, могут быть названы одним общим понятием - неудовлетворённость собственной жизнью. А уж различных неудовлетворённостей может быть множество.

Начнём с той, что приходит на ум первой - с сексуальной неудовлетворённости . Очень многие современные женщины живут год за годом не получая сексуального удовлетворения и необходимой регулярной разрядки. Стоит ли удивляться, что они такие злые и нервные, и хотят на кого-нибудь накричать? Но порой они и сами не хотят заниматься сексом со своим мужем, потому что давно перестали видеть в нём настоящего мужчину.

А почему они в нём не видят объекта сексуального возбуждения? Часто причиной тому - банальное неуважение. Сколько мужчин у нас сегодня валяется на диване, в то время как женщина сама содержит ? Сколько алкоголиков, лентяев и тунеядцев только и делают, что пропивают своё имущество, пока жена, чуть не воя, тянет детей? Таким, конечно, ничем не поможешь, и остаётся только посочувствовать этим несчастным людям.

Неудовлетворённость может быть также и следствием тяжёлой, нервной работы. Весь день улыбаясь клиентам, женщина часто покидает офис сильно обеспокоенной, тревожной, у неё начинаются срывы. Чтобы они не повторялись слишком часто, психика включает защитные механизмы, один из которых подразумевает сброс негативных эмоций через проявление агрессии. А отсутствие внимания со стороны мужа к этой её проблеме делает его идеальной мишенью для возмездия за все тяготы её жизни.

Бывает, что в неменьшей степени женщину "заедают " и бытовые вопросы. Горы немытой посуды, которые всегда на ней, содержание дома, постоянные уборки, стирки, глажки, да ещё и дети на шее. Тут у любого глаз задёргается в нервном тике и бесперебойной работы психики гарантировать нельзя.

Нельзя также отметать и особенности воспитания . Девочка, выросшая в доме, где принято решать все проблемы криками и руганью, перенесёт этот стереотип поведения и в свой новый дом. Тут она тоже начнёт практиковать такое же поведение, срываясь на всех подряд по малейшему к тому поводу.

Так что же делать в такой ситуации ? Как бороться с "кулак-бабой"? Ведь сосуществование с такой, порой действительно мучительно. Вся жизнь превращается в сплошной ад, и мужчина бежит из дома, чтобы появляться там всё реже, или не появляться вовсе, радостно упав в объятия какой-нибудь менее крикливой любовницы.

Бесполезно пытаться перекричать жену , это ничего не даст на длинной дистанции (впрочем, скорее всего, и на короткой тоже ничего не даст), а только усугубит положение и сделает скандал более разрушительным. Поняв причину, нужно действовать.

Возьмём, к примеру, сексуальную жизнь . У большинства наших соотечественников она скучна, сера и убога. Нужно внести в неё немного свежих красок. Смелые эксперименты, ролевые , почему нет? Посещение секс-шопа поможет придумать какую-нибудь интересную идею, которая удовлетворит вас обоих и в прямом, и в переносном смысле.

Но что делать, если женщина потеряла к вам интерес, как к мужчине? Что ж, нужно измениться, изменить своё к ней отношение. Начните с малого - подарите ей небольшой букет цветов. Просто так, не на годовщину, не на восьмое марта, не на день матери. А просто в случайный день подарите ей цветы. За то, что она у вас есть. За то, что она такая хорошая. И уже в этот же день криков будет чуть поменьше. Возьмите тогда другое правило: целовать её каждое утро. Перед завтраком, например. Пара нежных слов и просто поцелуй любящего мужа в щёку - это совсем другое начало дня, несовместимое с криками и истериками.

Точно так же, поинтересуйтесь её работой . Дайте ей хорошенько вам пожаловаться, быть может, даже прореветься. И ей уже будет легче, хотя бы от того, что вам не всё равно, что вы понимаете её, что она не одинока в этом мире и есть родственная душа, к которой можно прийти со своими проблемами. А возможно, вы сможете убедить её бросить это нервное занятие и сбережёте ей нервы. Работы нынче много, не нужно цепляться за такую, которая портит ваше здоровье и отнимает жизненные силы.

В случае если это культурная особенность - всё решать криком, то надо браться за перевоспитание. В первую очередь дать ей понять, что вы не потерпите криков и не собираетесь с ней общаться, когда одна орёт. Просто игнорируйте каждый её крик, спокойно повторяя, что готовы общаться с ней только тогда, когда она сама успокоится и перестанет истерить.

Найдите время поговорить с вашей женой об этой проблеме, не когда она в гневе, а напротив, когда она в спокойном расположении духа. Тогда вы гораздо быстрее придёте к мирному соглашению и взаимопониманию. Договоритесь об определённых правилах, которые с этого момента будут действовать на территории вашего дома. О том, что повышать голос теперь является действием вне закона, о том, что решать дело криком - нельзя.

Будьте готовы и сами пойти на некоторые уступки своей жене . Пообещайте, что будете уделять ей больше внимания, чем вы это делаете сейчас. Что будете чаще слушать, что она говорит вам и с большей ответственностью относиться к её словам. И не ждите, что всё сразу наладится - для этого нужно какое-то время. Поначалу она, по привычке, всё равно будет часто срываться, но не злитесь, и не накаляйте ситуацию. Спокойно призывайте её соблюдать установленные правила. Если вы оба проявите достаточно терпения, то со временем крики и ор останутся в прошлом. А вам станет намного легче жить.

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Шрифт:

100% +

Искалеченная

Я посвящаю эту книгу моей маме, моим дедушкам и бабушкам, братьям и сестрам, моим детям, без которых у меня никогда не было бы сил и мужества бороться, моему компаньону.

Я хочу поблагодарить всех, кого встретила на своем пути и кто тронул меня своей вовлеченностью в борьбу за физическое и моральное достоинство человека, фундаментальные права и особенно права женщин.

Я хочу поблагодарить всех людей, которые поддержали меня, вблизи или издалека, в моей борьбе, а также все тех, кто помог мне, чтобы эта книга стала реальностью.

Здешний холод не для меня, африканки. Я иду. Я всегда много ходила. Настолько много, что мне частенько доставалось от мамы:

– Чего ходишь? Остановись! Весь квартал судачит о тебе!

А иногда она даже проводила воображаемую линию у нашего порога.

– Видишь эту черту? С этого момента ты ее не переступишь!

Я же торопилась поиграть с подружками, сходить за водой, прогуляться но рынку или посмотреть на военных в красивой форме, которые маршировали вдоль Стены Согласия. Под словом «ходить» моей мамой на языке сонинке подразумевалось, что я носилась где попало, слишком любопытная к окружающему миру.

Я на самом деле «прошагала мою жизнь», и куда-то только меня не заносило: сегодня я в ЮНИСЕФ в Цюрихе, вчера на Сорок девятой сессии Генеральной Ассамблеи ООН, посвященной правам женщин. Хади в ООН! Женщина-борец по имени Хади, в прошлом самая обычная девочка из «чрева песка», как и все африканские дети. Та самая маленькая Хади, что идет к источнику за водой, семенит мимо бабушек и тетушек в бубу , гордо несет на голове корзину с арахисом для помола; Хади, обязанная доставить в целости и сохранности политое маслом тесто цвета янтаря и внезапно пришедшая в ужас, увидев его распластанным на земле. Я до сих нор слышу рассерженный голос бабушки:

– Ты уронила его? Ну, ты у меня получишь!

Я вижу, как она спускается с крыльца, вооруженная метлой вместо кнута, в то время как мои сестры и кузины потешаются надо мной. Она бьет по спине, попе, и моя маленькая набедренная повязка предательски сползает вниз. Девчонки мчатся мне на помощь, и бабушка, по-прежнему сердитая, обращается к ним:

– Вы ее защищаете? Сейчас я вам покажу!

Я пользуюсь моментом, чтобы сбежать в дом дедушки, спрятаться за его складной кроватью, там, где она не сможет меня найти. Дедушка – мое спасение, моя защита. Он никогда не вмешивается в процесс наказания, оставляя его женщинам. Он не кричит, только объясняет:

– Хади, если тебя посылают что-нибудь сделать, ты должна сконцентрироваться на том, что делаешь! Я уверен, ты играла с подругами и не увидела, как корзина перевернулась.

После заслуженной порки у меня есть право на ласки бабушки и. сестер, кислое молоко и кускус . Это что-то вроде утешения. Ягодицы еще болят, но я играю с куклой, сидя под манговым деревом с сестрами и кузинами. Маленькая Хади ждет прихода сентября, чтобы пойти в школу вместе с остальными братьями и сестрами. Мама следит за тем, чтобы у нас всегда были тетради и карандаши. Для этого ей даже приходится в чем-то себя ограничивать.

Приятно жить в большом доме в предместье Тьеса, тихого городка с широкими зелеными улицами. Он расположен у подножия мечети, куда дедушка и другие мужчины ходят молиться с наступлением рассвета.

Папа работает на железной дороге, мы с ним редко видимся. За мной, согласно нашей традиции, поручили присматривать бабушке Фулей, она отвечает за мое воспитание. Фулей – вторая жена дедушки, у нее нет собственных детей. У нас бездетная женщина не страдает по этому поводу. Дом бабушки в ста метрах от нашего, и я курсирую между ними, отыскивая то в одном, то в другом что-нибудь вкусненькое.

У дедушки три жены: первая Мари, мама моей мамы, вторая Фулей, которой меня «подарили» для воспитания, и Аста, третья, бывшая жена старшего брата дедушки. На ней дедушка женился после смерти брата, как велит обычай. Все они – наши бабушки, женщины без возраста, которые одинаково нас любят, наказывают и, разумеется, утешают.

В нашей семье три мальчика и пять девочек, в племени – кузины, племянницы, тети. У нас все друг другу братья и сестры, тети и племянницы, кому-то одному и всем сразу. Нас невозможно сосчитать, некоторых из двоюродных сестер я даже не знаю. Моя семья из благородной касты сонинке. Раньше сонинке торговали тканью, золотом и драгоценными камнями. Дедушка работал на железной дороге в Тьесе. Туда же он пристроил и моего отца.

Наша семья из священников и крестьян, мужчины – имамы деревни. Благородная семья в понимании нас, сонинке, – каста, не имеющая ничего общего с европейским дворянством. Воспитание очень строгое. Нам прививают честность, порядочность и верность слову, ценности и принципы, которые следуют с нами по жизни.

Родилась я незадолго до обретения страной независимости, в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, в один из октябрьских дней. А в октябре тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, в семь лет, я впервые переступила школьный порог. До этого времени я жила счастливо, окруженная любовью. Мне рассказывали о возделывании полей, национальной кухне, приправах, которыми мои бабушки торговали на рынке. К четырем или пяти годам у меня появилась своя скамейка. Бабушка Фулей сделала ее для меня, поскольку здесь у каждого ребенка есть своя скамейка. Он садится на нее, когда ест кускус, и оставляет ее в комнате мамы или бабушки, той, что его воспитывает, купает, одевает, ласкает или наказывает. Скамейка – причина ссор между детьми: «Ты взял мою скамейку!», «Отдай ей скамейку, она старше тебя!». Ее хранят долго, пока дерево не рассохнется или ее хозяин не вырастет и не станет обладателем новой скамейки, большей по размеру. Тогда можно передать свою скамейку «по наследству» младшему брату или сестре.

Скамейку для меня заказала и оплатила моя бабушка. Я гордо несла ее на голове: она – символ перехода от раннего детства, когда еще садятся на пол, к статусу ребенка, который сидит и ходит, как взрослые. Я хожу с ней в поле, по улочкам рынка, между баобабами и манговыми деревьями во дворе, к дому с фонтаном, к бабушкам – хожу в защищенном пространстве, теплота которого скоро безжалостно оборвется.

Я ходила с семи лет, от Тьеса до Нью-Йорка, проходя через Рим, Париж, Цюрих, Лондон. Я никогда не переставала ходить, особенно с того дня, когда бабушки сообщили мне: «Сегодня, деточка, мы пойдем тебя „очищать"».

Накануне мои кузины приехали из Дакара на школьные каникулы: сестра Даба семи лет, Леле, Анни и Ндайе, двоюродные сестры, и другие, более дальние родственницы, их имен я уже не помню, С десяток девчонок от шести до девяти лет, сидящих, раскинув ноги, на крыльце перед комнатой одной из бабушек. Мы играем в разные игры – в «папу и маму», торговлю пряностями на рынке, в приготовление еды с маленькой железной посудой, которую наши родители мастерят для нас сами, и в кукол, деревянных и матерчатых.

Этим вечером мы спим, как обычно, в комнатах бабушки, тети или мамы.

На следующий день рано утром меня будят и обмывают. Мама надевает на меня платье в цветочек без рукавов; оно из африканской ткани, но европейского покроя. Я хорошо помню его цвета – коричневый, желтый и персиковый. Я обуваюсь в мои маленькие каучуковые сандалим, в мои «шлепки». Еще очень рано. Нет никого на улице б нашем квартале.

Мы переходим дорогу, что простирается вдоль мечети, около которой мужчины уже готовы к молитве. Дверь в мечеть еще закрыта, и я слышу их голоса. Солнце пока не взошло, но скоро будет очень жарко. Сейчас сезон дождей, но их почему-то нет. Через несколько часов температура поднимется до тридцати пяти градусов.

Моя мама ведет нас с сестрой в большой дом к третьей жене дедушки, женщине лет пятидесяти, миниатюрной, приветливой и очень ласковой. Мои кузины, что приехали на каникулы, остановились в ее доме, и, как и мы, они уже обмыты, одеты и ждут – маленькая команда, собранная здесь, безобидная и беспокойная. Мама уходит. Я смотрю ей вслед, она худенькая и тоненькая, в ней смесь мавританской и пеульской кровей. Мама – замечательная женщина, которую тогда я знала плохо, – воспитала своих детей, девочек и мальчиков, без дискриминации. Школа для всех, домашняя работа для всех, наказание и ласка тоже для всех. Но она уходит и ничего нам не говорит.

Совершается нечто особенное, поскольку бабушки приходят и уходят, загадочно разговаривая между собой, держась от нас в стороне. Не ведая того, что меня ждет, я чувствую: их разговоры тревожные. Внезапно одна из бабушек зовет всех девочек, потому что «дама» пришла. Она одета в огромное бубу цвета индиго с темно-голубым, с крупными серьгами, невысокая. Я узнаю ее. Она – подруга моих бабушек из касты кузнецов. В этой касте мужчины работают с железом и делают обрезание мальчикам, а женщины «вырезают» маленьких девочек. Здесь же и две другие женщины, толстые матроны с мощными руками, которых я не знаю. Мои кузины, что постарше, возможно, представляют, что ожидает нас, но ничего не говорят.

На языке сонинке бабушка объявляет, что сейчас нам сделают салинде, чтобы получить право молиться. На нашем языке это означает «быть очищенными для получения доступа к молитве». По-французски скажут «вырезанные» или «обрезанные».

Шок беспредельный. Теперь я знаю, что ждет меня: об этом время от времени говорят матери в доме, и так, как если бы речь шла о вступлении на мистическую должность. Мне кажется, я вспоминаю то, что старательно пыталась стереть из памяти. Старшие сестры прошли через это, получив наставления от бабушек, которые руководят всем в доме и отвечают за воспитании детей. Когда девочка рождается, на седьмой день, после крестин, именно они прокалывают уши иголкой и продевают красную и черную нитки, чтобы дырочка не заросла. Они занимаются свадьбами, родами, новорожденными. Они и принимают решение о нашем «очищении».

Все мамы ушли. Странное чувство брошенности было у меня, но теперь я знаю, что никакая мать, даже имеющая железные нервы, не сможет смотреть на то, что будут делать с ее дочерью, а особенно слышать ее крики. Она знает, о чем идет речь, потому что сама прошла через это, и, когда прикасаются к ее ребенку, сердце матери плачет снова. Однако она принимает это, потому что таков обычай и потому что она уверена в том, что варварский ритуал, якобы очищающий, чтобы получить право молиться, нужен, чтобы вступить в брак девственной и быть верной женой.

Возмутительно вовлекать африканских женщин в ритуал, который не имеет ни малейшего отношения к религии. В наших странах Черной Африки «вырезание» практикуют как анимисты, христиане и мусульмане, так и евреи. Истоки традиции в далеком прошлом, еще до прихода сюда мусульманской религии. Мужчины хотели этого по нескольким причинам: они пытались укрепить свою власть, хотели быть уверенными, что их жены не уйдут к другим мужчинам, а мужчины из вражеских племен не будут насиловать их жен. Другие объяснения, еще более абсурдные, состояли в том, что женские половые органы – якобы грязные, дьявольские, а клитор, тоже дьявольский, способен при соприкосновении с головкой рождающегося ребенка обречь его на невесть какое несчастье и даже на смерть. Некоторые думали, что эта ложная копия маленького пениса наводила тень на мужскую силу.

Но только желание доминировать было настоящей причиной. И женщин подвергали экзекуции, поскольку не могло быть и речи о том, чтобы «видеть» или «прикасаться» к этой интимной части женской природы.

В семь лет я не имею представления, как и другие девочки моего возраста, что у меня есть клитор и чему он служит, Я никогда его не замечала и больше никогда не увижу. Единственное, о чем я думаю этим утром, – о предстоящей невыносимой боли, о которой до меня доходили какие-то слухи, но которая, как мне казалось тогда, не затронет меня. Я вспоминала, как чья-то мама или бабушка угрожала какому-нибудь маленькому непослушному мальчику, держа в руках нож или ножницы, доставала его маленький «аппендикс» и кричала страшные для него слова: «Если ты не будешь слушаться, я тебе его отрежу!» Мальчишка всегда удирал от этой «угрозы кастрации», видимо, вспоминая боль и мучения. Однако, испытав их однажды, он не будет страдать позже: в его случае речь идет о традиции исключительно гигиенической.

Но я видела девочек, идущих странной походкой, точно гуси, садящихся с трудом и плачущих в течение двух или трех дней, а иногда и целой недели. Тогда я чувствовала себя защищенной, потому что была еще маленькой.

В далеком тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году я не знала, что будет представлять для меня в будущем этот кровоточащий интимный порез. Он поведет меня, однако, по длинному пути трудной, а иногда и горькой жизни, до Организации Объединенных Наций, куда я попаду в две тысячи пятом году.

Мое сердце начинает бешено колотиться. Нас пытаются убедить, что не нужно плакать, когда происходит «очищение». Нужно быть мужественными. Бабушки прекрасно понимают, что мы еще маленькие и обязательно будем кричать и плакать, но они не говорят о боли. Они объясняют: «Это длится недолго, тебе будет больно совсем чуть-чуть, но после все закончится, поэтому будь сильной».

Рядом с нами нет ни одного мужчины. Они в мечети или в поле до наступления большой жары. Нет никого, у кого я могла бы укрыться, а главное, моего дедушки. В ту эпоху традиции в деревне были еще сильны, и нашим мамам и бабушкам нужно было проделать это с нами. И точка. Они не задавали никаких вопросов. К примеру, о том, нужно ли делать это, живя в городе, или о том, что происходит в других домах, у других этнических групп. На нашей улице было только две семьи, практикующих «вырезание»: та, что приехала из Казаманса, семья мандингов, и наша – соннике. Жившие поодаль тикулеры и бамбара тоже соблюдали традиции. Родители собирались выдать нас позднее замуж за кузенов из нашей же семьи. Им нужны были настоящие жены сонинке, традиционные. Никто не думал, что однажды появятся смешанные браки между разными этническими группами.

Сонинке, серер, пеул, бамбара и тукулеры – этносы, перекочевавшие из деревни в город. И в каждой такой семье родители прилагают все усилия для того, чтобы не забыть родную деревню и передать обычаи детям. Там много хороших традиций, но эта ужасающая.

Девочки застывают от страха до такой степени, что могут, вероятно, описаться. Но ни одна не пытается сбежать – это немыслимо. Даже если мы продолжаем искать того, кто может увести нас отсюда. Таким человеком мог бы быть дедушка… Если бы осознавал всю серьезность происходящего, он мог бы вмешаться. Но я не думаю, что он был в курсе событий. Женщины обвиняют мужчин в подстрекательстве, однако во многих деревнях ничего им не говорят, кроме тех случаев, когда «вырезание» становится коллективным и вся деревня знает об этом. В больших городах подобное совершается дома, и даже тайно, чтобы соседи не знали. Моего папы рядом не было, никто не спрашивал ни его мнения, ни мнения дедушки по материнской линии. Это женские дела, и мы должны стать такими же, как матери и бабушки.

Они развернули два больших мата, один – перед дверью в комнату, другой – у входа в душевую. Комната напоминает все другие комнаты матерей семейств: большая кровать, маленький буфет и железный сундук, где хранится добро каждой женщины. В комнате дверь, ведущая в небольшую душевую, в ней отверстие в цементном полу и кувшин с водой, здесь же кладовая для хранения продуктов. Другая одежда, предназначенная нам, разложена на кровати. Я уже не помню, кого из нас позвали первой, настолько мне было страшно. Мы хотели посмотреть, что будет происходить, но бабушки нам это строго запретили:

– Отойди оттуда! Иди сядь! Сядь на пол. Мы не вправе смотреть, что делают с другими. В комнате три или четыре женщины и одна маленькая девочка. У меня полились слезы. Нас было четыре или пять, ждущих своей очереди. Я сижу на пороге с вытянутыми ногами, дрожа и сжимаясь всем телом от криков других.

Наконец настает и мой черед. Две женщины вводят меня в комнату. Одна сзади держит мою голову и всем весом своего тела давит мне на плечи, чтобы я не шевелилась; другая, раздвинув мои ноги, держит меня за колени. Иногда, если девочка рослая и сильная, нужно больше женщин, чтобы утихомирить ее.

У дамы, делающей процедуру, для каждой из девочек свое лезвие, специально купленное матерью. Дама со всей силы тянет пальцами маленький кусочек плоти и отрезает его, как если бы рубила на куски мясо зебу. К несчастью, она не в состоянии сделать это одним движением. Ей приходится кромсать.

Мои вопли до сих пор звенят у меня в ушах.

Я плакала, кричала:

– Я расскажу об этом отцу, расскажу дедушке Кизиме! Кизима, Кизима, Кизима, приди скорей, они убьют меня, приди за мной, они убьют меня, приди… Ай! Приходи! Баба, баба, где ты, баба? Когда папа придет, он вас всех убьет, он убьет вас…

Женщина режет, кромсает и насмехается со спокойной улыбкой, как бы говоря: «Ну да, когда твой папа придет, он убьет меня, это правда».

Я зову на помощь всю мою семью, дедушку, папу и маму тоже, мне нужно что-то делать, надо кричать о моем протесте против несправедливости. У меня закрыты глаза, я не хочу смотреть, не хочу видеть, как эта женщина изувечивает меня.

Кровь брызжет ей в лицо. Боль, которую невозможно описать, не похожа ни на какую другую, будто мне вытаскивают кишки, будто в голове бьет молот. Через несколько минут я уже не чувствую боли внизу, она во всем моем теле, внезапно ставшем пристанищем для голодной крысы или армии мышей. Боль пронизывает все – от головы до пят, проходя через живот.

У меня начинался обморок, когда одна из женщин плеснула мне на лицо холодной воды, чтобы смыть прыснувшую на него кровь. Это помешало мне потерять сознание. В этот момент я думала, что умру, что я уже мертва. И на самом деле я больше не чувствовала своего тела, только ужасное содрогание всех нервов внутри и тяжесть в голове, которая, как мне казалось, могла лопнуть.

В течение целых пяти минут эта женщина режет, кромсает, тянет, а потом снова проделывает это, чтобы быть уверенной в том, что все «очистила». Я слышу словно далекую молитву:

– Успокойся, все почти закончилось, ты мужественная девочка… Успокойся… Не шевелись… Чем больше ты двигаешься, тем больнее тебе будет.

Закончив кромсать, она стала вытирать стекающую кровь лоскутом ткани, намоченным в теплой воде. Мне сказали позже, что она добавляет в нее продукт своего собственного производства, наверное что-то дезинфицирующее. Потом она смазывает рану маслом karite, разбавленным черной сажей, чтобы избежать инфекций, но ни до, ни во время операции никто ничего не объясняет.

Когда все закончилось, мне сказали:

– Теперь вставай!

Мне помогают подняться, поскольку я почти не чувствую ног. Я ощущаю боль только в голове, где яростно стучит молот, и больше нигде. Мое тело разрубили на две части.

Я ненавидела ту женщину, а она уже приближалась с лезвием к другой девочке, чтобы причинить ей такую же боль.

Бабушки занялись мною, вытерли новой тканью и надели набедренную повязку. Поскольку я не могу идти, они несут меня на доске и кладут на мат рядом с другими, уже «вырезанными» девочками, которые все еще плачут. И я тоже плачу, в то время как следующая в ужасе занимает мое место в комнате пыток.

Это боль, которую я никогда не могла описать. Я не испытывала ничего более мучительного в своей жизни. Я рожала, страдала почечными коликами, – нет схожих болей. Но в тот день я думала, что засну и никогда не проснусь, настолько сильной была боль. Насилие, совершенное над моим детским телом, было непостижимо для меня. Никто ни о чем не предупредил меня – ни старшие сестры, ни взрослые подруги, никто. Произошедшее было еще более несправедливым и жестоким, потому что не имело никакого объяснения. За что меня наказали? Эта штука, которую мне отрезали лезвием для бритья, чему она служила? Почему ее убрали, если я родилась с ней? Я, наверное, носила в себе зло, что-то дьявольское, если нужно было избавиться от этого, чтобы получить право молиться Богу? Непонятно.

Мы оставались распластанными на мате, пока последняя не рухнула на него, плача. Когда дама закончила свое дело и «вырезала» всех, женщины, перед тем как выйти из комнаты пыток, отмыли ее от крови «очищенных». Тогда мамы и бабушки пришли, чтобы утешить нас:

– Перестань плакать, ты сильная, так не плачут. Даже если тебе больно, нужно быть мужественной, потому что все кончено, все позади… Перестань плакать.

Но мы не можем перестать. Плакать необходимо – это наша единственная защита.

И мальчишки из соседских домов смотрят на нас молча, ошеломленные следами крови и слез у подруг по игре.

Я знала женщину, «вырезавшую» меня. Она жива и сегодня. Бабушке Нионту из касты кузнецов было столько же лет, сколько и моим бабушкам, она ходила на рынок в тот же час, что и они, и регулярно встречалась с ними в качестве женщины из касты, преданной нашей семье. Жена кузнеца, она была ответственна за «вырезание» девочек, а ее муж – за обрезание мальчиков. Так в то время эта традиция перешла из деревни в город и добралась до второго по значимости крупного города в стране – Тьеса.

Бабушка Нионту вернулась в тот же вечер для ухода за нами, потом пришла на следующий день. И так каждое последующее утро. В первый день была нестерпимая боль. Я лежу, не способная повернуться ни влево, ни вправо, только на попе, помогая себе руками, чтобы немного приподняться и попытаться облегчить боль. Но ничего не помогает. Потребность мочиться, тогда как ты не можешь сделать этого, – еще одно мучение. Никакое утешение не помогает. Наш традиционный завтрак – лак, отвар из проса и кислого молока, – сделан в нашу честь. Но ни одна из нас не может проглотить ни крошки. Не воодушевляет нас даже танец одной из бабушек, которая хлопает в ладоши с прибаутками, чтобы воспеть нашу храбрость. Какую храбрость? У меня ее не было и не могло быть. А в это время мамы, тетушки и бабушки дарят нашей «вырезальщице» либо ткань, рис, овес или бубу, либо мелкую банкноту. В час обеда я поняла, что, для того чтобы отметить событие, были зарезаны один или два барана. Значит, мужчины знали об экзекуции. И вслед за тем, как нам поднесли блюдо, которое мы были не в состоянии есть, я увидела празднующую семью.

Я почти два дня ничего не ела. Только к вечеру второго дня нам дали немного супа, который должен был облегчить боль. А еще нужно было пить воду из-за жары. Свежая вода облегчала состояние на две или три секунды.

Процедуры по уходу очень болезненны. Кровь запекается, и дама соскребает ее лезвием. Промывание облегчает наши страдания, но надо сначала, чтобы она дергала, скребла этой проклятой бритвой. И я не могу заснуть, лежу с раздвинутыми ногами – инстинктивно боюсь их соединить, чтобы не вызвать боль. Вокруг все пытаются успокоить нас, но ничего не выходит. Только вода спасает, хочется погрузиться в нее, но это невозможно, поскольку шрам еще не зарубцевался.

– Приподнимись и попробуй походить.

Это невозможно, я отказываюсь. Я не перестаю плакату погружаюсь в дремоту от усталости и отчаяния, оттого что никто не пришел спасти меня. Вечером меня заставляют встать, чтобы спать в комнате с другими – десятком калек, растянувшихся на мате с раздвинутыми ногами. Никто не разговаривает, кажется, что свинцовые оковы сковали наше радостное детство. У каждой своя боль, похожая, конечно, на ту, что испытывает другая, но неизвестно, перенесла ли она ее так же. Может, я не такая мужественная, как остальные.

В моем сознании все как в тумане. Я не знаю, кого обвинять в том, что произошло. Даму, которую я возненавидела? Моих родителей? Тетушек? Бабушек и дедушек? Мне кажется, я виню всех. Я обижена на весь мир. Когда я поняла, что ожидает меня, очень испугалась, но не думала, что это будет настолько страшно. Я не знала, что будут вырезать так глубоко и что боль будет такой интенсивной и продлится несколько дней, пока не начнет ослабевать. Бабушки принесли настойку из трав, чтобы смочить наши лбы, и горячий бульон.

Дни идут, и боль понемногу проходит, но психологически все еще тяжело. Спустя четыре дня физически уже легче, но по-прежнему болит голова. Она раскалывается изнутри, будто скоро лопнет. Может, оттого, что я не могла повернуться с одного бока на другой, растянувшись на матрасе, или оттого, что не могла мочиться два дня. Это было самое тяжелое. Бабушки объяснили нам, что чем больше мы терпим и не ходим в туалет, тем больнее нам будет. Они правы, но нужно суметь это сделать. И мне страшно, потому что первая попробовавшая помочиться так кричала, будто ее снова резали. После этого другие терпели. Некоторые были более мужественными и «освободились» в тот же вечер. Я смогла решиться только через два дня, мне было очень больно. Я снова кричала и плакала…

Неделя ухода – регулярная обработка раны, утром и вечером с маслом karite и растолченными травами с такими же загадочными названиями, как и слова женщины, бормочущей что-то себе под нос во время применения этой черной, словно пепел, микстуры. Ее причитания, перемежающиеся молитвой, предназначены для отдаления от нас дурного рока и призваны помочь нам выздороветь. И мы верим в это, даже если ничего не понимаем. Женщина «промывает мне мозги», бормоча слова, известные только ей. Как только кровь перестанет течь – я окажусь в безопасности от дурного глаза.

Постепенно появляются дедушка и другие мужчины. Я полагаю, они услышали, что крики и плач прекращаются. Помню дедушку, кладущего руку мне на голову и читающего молитву в течение нескольких минут. Никакого другого утешения.

Но я ничего не говорю ему. Я больше не зову его на помощь, все закончилось, горе прошло. Однако его взгляд был не таким, как в безоблачные дни. Когда я снова думаю об этом, то говорю себе, что, может, он был грустен в тот день… Дедушка ничего не мог сделать: запретить женщинам ритуал, через который прошли они сами, было невозможно.

Ничего не поделаешь, приходится верить женщинам.

– Скоро ты все забудешь, сможешь ходить и бегать, как раньше.

Однажды, когда боль пройдет, все забудется. И именно так произошло через неделю. Что-то окончательно изменилось во мне, но я не отдавала себе в этом отчета. Мне понадобилось время, чтобы осмелиться посмотреть на шрам. Вероятно, я просто боялась, к тому же это не в традициях, которым нас обучают женщины. Они учат мыть орган, о котором мы знаем только то, что его необходимо держать в чистоте. Никогда не надо забывать о нем из-за угрозы появления неприятного запаха. Матери часто повторяют это.

Три или четыре недели спустя, когда мои кузины уехали к себе в Дакар и каждая из них вернулась к прежней жизни, однажды, моясь, я решила посмотреть, что же мне вырезали. Шрам стал уже жестким. Я слегка коснулась его рукой, потому что было еще больно, и предположила, что именно там что-то отрезали. Но что?

В течение примерно полутора месяцев я чувствовала боль, словно у меня внутри был бутон и он никак не мог распуститься. Потом я вовсе перестала думать об этом и даже не задавала вопросов. Я не задавала их и самой себе. Бабушки были правы, это забывается. Никто не предупреждает нас, что наша будущая жизнь женщины окажется не такой, как у других.

Однажды дама из нашего квартала, которая принадлежала к касте волоф, пришла в наш дом. Она путешествовала по Мали и хорошо знала местные обычаи. В тот день «вырезали» двоих моих маленьких кузин. И я слышала, как дама говорила громко: – Вы, сонинке, продолжаете соблюдать варварские обычаи? Вы остались дикими!

Она сказала это смеясь, будто шутила. Это в традициях Африки. Так говорят, когда не хотят обидеть собеседника. Я не придала тогда значения ее словам. И так продолжалось еще немало лет, пока я не начала понимать, что моя судьба женщины-сонинке брала свое начало оттуда, от этого интимного «вырезания», навсегда лишившего меня нормальной сексуальной жизни. Будто рос во мне неизвестный цветок, но ему было не суждено распуститься.

И среди нас, африканок, много тех, кто полагает, что это в порядке вещей. Превращение нас в женщин подчиняется лишь прихоти мужчин, которым остается только подобрать молодой, срезанный цветок и смотреть, как он вянет до времени.

В одном из уголков моей памяти я все еще сижу под манговым деревом у дома моих бабушек, там, где я была счастлива и физически невредима. Готовая стать подростком, затем женщиной. Готовая любить, о чем я так мечтала… Мне этого не позволили.

Рита Грачева по-прежнему находится в московской клинической больнице №71. 11 декабря в подмосковном Серпухове муж, с которым 25-летняя женщина решила развестись, вывез ее в лес и отрубил по кисти руки . Столичные хирурги смогли спасти левую руку - собрали ее буквально частям (переломы в восьми местах) и пришили. Теперь остается только ждать, приживется ли. С правой рукой все сложно. Спасая жизнь пациентки, медикам пришлось сформировать культю, «закрыв» сосуды. Теперь вся надежда, что семье удастся приобрести протез.

У пары двое детей. Мальчишки трех и пяти лет. От них до сих пор скрывают, что на самом деле произошло с их папой и мамой.

В этой истории до сих пор много белых пятен. Почему девочка из интеллигентной семьи выбрала мальчика из неблагополучной, которого даже из школы исключили за поведение ? Действительно ли за месяц до трагедии Рита писала заявление в полицию - после того, как он вывез ее в лес первый раз и угрожал ножом? И могла ли она за шесть лет совместной жизни ни разу не заподозрить, что живет с настоящим садистом?

Мама пострадавшей Инна Шейкина дала в эфире Радио «Комсомольская правда» (97.2 FM в Москве ) эксклюзивное интервью. Обо всем по порядку.

ДЕВОЧКИ ВЫБИРАЮТ ПЛОХИХ МАЛЬЧИКОВ

Рита и Дима вместе учились у нас в Серпухове в одном колледже - на поваров , - рассказывает женщина. - Познакомились там. Он стал ухаживать. Сразу, было видно, что он сам себе на уме. Хотя умел понравиться, одевался аккуратно. В колледже, например, его педагоги любили. Не пил, не курил. При этом по характеру он довольно задиристый. Рита мне сейчас говорит: мама, теперь я понимаю, что многие девочки почему-то действительно стараются выбрать плохих мальчиков.

Грачева мама воспитывала одна. Как говорят, отец Дмитрия - тоже Дмитрий Грачев - сел в конце 90-х на 15 лет как участник кровавой разборки со стрельбой, где интересы выясняли две группы мужчин. После этой «стрелки» с окраине Серпухова в морг увезли девять трупов. Статья - «Убийство двух и более человек».

- Вы знали, что из себя представляет его семья?

О том, что папа сидит, мы с Ритой узнали только после свадьбы. Мама Димы развелась с ним еще когда мальчик был маленьким. Это было еще до посадки. Я как-то спросила у нее , почему развелись. Она призналась, что муж поднимал на нее руку. При этом я не могу сказать, что у них неблагополучная семья. Сестра мамы - юрист, в Москве живет. Дедушка у них - музыкант. Бабушка со стороны отца в детском саду работает. Про то, что Диму исключили из школы, и он доучивался в вечерней, я тоже только потом узнала.

Мама Риты Инна Шейкина.Фото: Телеканал "Россия"

- Как они жили?

Есть мамы, тещи, которые стараются влезать в семью, учить молодых жить. Мне казалось, что это неправильно. Я потом спрашивала у Риты - может, я чего-то не знала, не замечала? Она говорит, что за первые пять лет он ни разу он поднимал на нее руку. Кризис начался, когда Рита сказала, что хочет уйти от него.

- Почему она решила уйти?

Она с ним устала. У Димы сложный характер, на компромиссы он никогда не хотел идти. Рита под него подстраивалась. Последнее время Дима вообще перестал помогать. Даже вопрос со сменой резины на машине приходилось решать самой, просила брата помочь. Рита говорит, что мысли о разводе проскакивали и раньше. Но пока была в декрете, она сомневалась, что одна потянет двоих детей. А когда вышла на работу - стала маркетологом в нашей серпуховской газете - поняла, что худо-бедно, но сможет обеспечивать детей.

В ПОЛИЦИИ УГОВАРИВАЛИ ЗАБРАТЬ ЗАЯВЛЕНИЕ?

Сначала были скандалы, потому Грачев начал поднимать на жену руку, порвал паспорт, чтобы она не смогла подать заявление (паспорт восстановили, в ЗАГСе назначили дату развода на 9 января), возил ее на детектор лжи - пытался выяснить, появился ли у Риты другой мужчина. 11 ноября, за месяц до Того самого дня, в первый раз вывез в лес и угрожал ножом. Рита написала заявление в полицию, отнесла участковому.

Насколько я знаю, Диме первый раз позвонили из полиции только через 19 дней, - продолжает Инна Шейкина.

- Как вы это узнали?

От дочки. Когда мы подали заявление, мы ждали его реакцию. Он же срывался при любом поводе. И через 19 дней он начал скандалить: зачем ты заявила в полицию? Сказал, что ему позвонили. Позвонили, понимаете! Личной беседы, получается, даже не было? Мы после подачи заявления и сами ждали, когда нас вызовут, когда будут опрашивать. Мы же сняли побои, которые были нанесены до этого. А в ответ тишина. Я звонила в полицию, напоминала, мне говорили: ждите, вам перезвонят! В итоге только через пару недель нас вызвали. Мы оставили участковому справки о побоях. А нас тактично просили забрать заявление: «Подумайте, нужно ли вам это? Вот ваши мальчики вырастут. Вдруг они захотят пойти работать в органы. Если на их папу заведут уголовное дело, многие дорожки будут закрыты».

Дима подозревал Риту в измене... Говорят, была некая встреча с коллегой. У Риты завязались какие-то отношения?

Это произошло уже после того, как Рита заявила о разводе и они с Димой разъехались. Рита говорит, что после такого стресса ей нужна была чья-то поддержка. На работе есть мужчина, который сам недавно развелся и оставил себе дочь. У них были две встречи. Просто встречи, в общественных местах. Один раз с ним была дочь, во второй - еще и один из сыновей Риты, они сходили с детьми в кино. Наверное, при желании можно назвать это легким флиртом. Но никаких поцелуев, никакой близости. Да она и не рассматривала этого человека как своего мужчину в будущем. С Димой за время их разлада несколько раз сама встречалась. Да, ему было плохо. Ему не нравилось, что привычный уклад жизни рушится. И он нашел виновную: раз Рита уходит, значит она плохая, изменщица. У Димы началась паранойя. Он решил, что у Риты есть любовник. За эти месяцы было много разнообразных угроз. Он говорил: «Если ты не будешь со мной жить, я тебя увезу в лес и закопаю», «плесну кислотой», «я узнал у папы, где можно взять оружие». «Посажу тебя в машину, разгонюсь и мы разобьемся вместе».

«ЗА ПОПЫТКУ БЕЖАТЬ БИЛ ТОПОРОМ»

Думаю, последнюю неделю он четко знал, что сделает с Ритой, - продолжает женщина. - Он все спланировал. Несколько дней вел себя очень корректно, чтобы усыпить ее бдительность. В тот день он завез детей в детсад, потом отвез Риту ко мне - мы собирались на день рождения внука поехать с детьми в Кострому в резиденцию Снегурочки. У меня Рита забрала сумку, в которую должна была собрать в эту поездку вещи. Она мне сейчас рассказывает: хотела положить сумку в багажник, но Дима занервничал: нет-нет, положи ее на заднее сиденье. Сейчас-то понятно уже, что в багажнике лежал топор и жгуты, и он не хотел, чтобы Рита их раньше времени увидела.

Когда Рита не пришла на работу, коллеги позвонили ее маме. Грачев несколько раз устраивал при всех сцены ревности, поэтому за Риту переживали. Инна Владимировна звонила дочери, Диме, но оба не брали трубки.

Я набрала номер его мамы. Та сказала: «Пью валерьянку. Он только что прислал мне смс …» Он всем своим родственникам разослал сообщение. Смысл примерно такой: «Простите, я не могу жить в обмане». Я думаю, мама о его каких-то планах знала. Потому что в ТОТ день она плакала в трубку: «Я ему говорила, говорила сто раз, что не надо ничего делать…»

Шейкина начала звонить в полицию, бросилась в УВД . По дороге ее застал звонок: «Ваша дочь в больнице. Жива, но... Приезжайте».

- Что о том страшном дне вспоминает Рита?

Заехав подальше в лес, он остановился. Достал из багажника топор и пригрозил, что убьет. Связал Рите руки жгутами - перед собой. Заставил опустить их на пень. Она говорит, что первые минут сорок он просто угрожал - просил признаться в измене, рассказывал, что сейчас сделает с Ритой. Ей запомнилась одна фраза: «Я сейчас отрублю тебе руки. Ты ими так любила гладить детей! Но теперь у тебя рук не будет».

- Она пыталась убежать?

Да. За это он бил ее топором по ногам - на одной из ног есть три рубленые раны. Самое страшное, что все это время Рита была в сознании. Говорит, что когда он начал рубить топором по рукам, она посмотрела на них - там сплошное кровавое месиво. Один раз глянула и больше не смотрела. Чтобы не сойти с ума. Я не знаю, какую крепкую психику нужно иметь, чтобы такое пережить.

«Я ВЕРНУСЬ И ЗАКОНЧУ ТО, ЧТО НЕДОДЕЛАЛ»

Судя по всему, убивать жену Дмитрий Грачев и не собирался. Отрубив ей кисти, он посадил Риту в машину и повез назад в город, в больницу.

По дороге он спрашивал: «Ты там еще не померла?» И пообещал: «Я сяду, но если ты меня из тюрьмы не дождешься, я вернусь и закончу то, что недоделал. Я матери твоей и всем родственникам руки отрублю». Он довез ее в больницу и сразу поехал сдаваться в полицию. Он оформил явку с повинной. Сотрудничает со следствием - даже помогал искать в лесу отрубленную руку. Говорит, что раскаивается. Юридически это все будет считаться смягчающими обстоятельствами. Это все будет учтено на суде и сократит его итоговый срок. Юристы говорят, что ему дадут всего 6-7 лет. По этой статье есть условно дословное освобождение. Теоретически он уже через три года может вернуться в Серпухов. Я всерьез опасаюсь, что он вернется нам мстить. Не знаю, что нам делать? Кто нас защитит? Некоторые знакомые советуют уехать из Серпухова, потеряться. Но как это сделать? У нас большая семья: я, Рита, дети, у меня еще младший сын есть. Спрятаться, чтоб не нашли, сейчас невозможно - есть привязки к каким-то документам. И я после случившегося не сомневаюсь, что если у него будет такая цель, он нас сможет найти, куда бы мы не уехали!

А В ЭТО ВРЕМЯ

Прижилась ли рука - говорить рано

- Мы уже писали, что Рита начала шевелить большим пальцем пришитой руки. Это значит, что рука прижилась?

Врачи объясняют, что пока так нельзя утверждать. После подобных операций должны пройти несколько кризисов. Первый - через 5-7 дней. Он уже позади. Отторжения, слава богу, не произошло.

- Смогут ли после такого вернуться все обычные функции руки?

Пока врачи об этом не говорят. Не хотят обнадеживать. Операция была очень сложной.

- Удалось ли выбрать протез?

Протезист у нас уже был. В Подмосковье есть фирма, готовая предоставить протез с максимальной скидкой. И нам сказали, что есть спонсор, бизнесмен, который его оплатит. Нам показали три модели. Объяснили, что есть несколько нюансов. Протез рассчитан на два-три года работы. Плюс каждый год его нужно будет снимать и отправлять на техническое обслуживание в Германию . Вместе с пересылкой это занимает не меньше двух месяцев. Одного, пожалуй, недостаточно. Подходящий по размеру протез стоит 1,8 миллиона рублей. Но он дает возможность двигать только двумя пальцами - большим и указательным. Есть более функциональный вариант, но это такая большая мужская ладонь, довольно шумная. Нужно все взвесить, продумать. Сумму нам перечислили внушительную. Но я пока не знаю, как их придется распределять.

- Кто сейчас с детьми?

С подругой Риты. Детям я сказала, что мама попала в аварию, и ей сейчас лечат ручки. Конечно, ребята по Рите очень сильно скучают. Мы хотим их в субботу привезти. В больнице сказали, что в палату детей такого возраста заводить нельзя. Хотим попробовать Риту как-то на улицу вывести, чтобы они хоть немного пообщались.

КСТАТИ

Зачем Грачев учился на психолога?

Дело не в том, что он хотел именно психологом быть, - говорит Инна Шейкина. - Просто нужно было получить высшее образование. Он поступил на заочное отделение в серпуховский филиала Национального института Екатерины Великой (небольшой московский вуз, - Авт .). Учился четыре с половиной года. Конечно, Рита ему помогала, даже работы какие-то за него писала. На три четверти его диплом - ее заслуга.

ВОПРОС - РЕБРОМ

Почему не реагировал участковый?

Очевидный вопрос. Возможно, если бы заявлению Риты дали ход, этой кровавой экзекуции не было бы?

Когда эту тему обсуждали на Радио «Комсомольская правда» в эфир позвонил слушатель, сам бывший оперуполномоченный. Он попросил не спешить делать однозначные выводы по действиям участкового.

К сожалению в этой конкретной истории все упирается не только в действия сотрудника полиции, - заявил Александр. - Заявление было написано по факту вывоза в лес и угроз ножом. Но при этом участковый ничего не смог бы приложить к этому заявлению, никакой «доказухи» - свидетелей нет, видеозаписи, повреждений нет. Я вас уверяю: даже если бы он завел уголовное дело, в прокуратуре решение о возбуждении отменили бы. Потому что нет никаких оснований. Только слова. Я понимаю, что это дико звучит после такого, но это факт.

Как в таком случае действовать потенциальным жертвам? Ждать, когда нож войдет в живот и только после этого обращаться в полицию?

То, что заявления о домашнем насилии в полиции чаще всего принимаются со скрипом, это факт. Никто не хочет делать лишнюю работу. Потому что, как говорят, 95% процентов таких заявлений женщины забирают уже на следующий день. То ли из жалости, то ли прикинув, что если мужа посадят, кормить ее и детей будет некому.

Причем такое происходит не только после побоев и легкого вреда здоровью, - говорит бывший следователь, а ныне известный адвокат Вадим Багатурия . - Знакомый следователь вел дело: муж напал на жену с ножом. Женщина получила очень серьезные ранения, провела несколько недель в больнице. Вышла, и... Побежала к следователю. Умоляла отпустить мужа и закрыть дело. Любила. И это совсем не маргинальная семья была.

В главке подмосковной полиции «КП » подтвердили, что заявление Маргариты Грачевой действительно было принято участковым. Но действия своего сотрудника там пока обсуждать не готовы. Проводится служебная проверка. Сейчас выясняют, действовал ли полицейский строго по букве закона или как. Результаты проверки планируют объявить в течение ближайшей недели.

Насилие в семье - опрос. Apester is a platform that offers an assortment of free online storytelling tools that enable publishers to engage with their audience.

Искалеченная

Я посвящаю эту книгу моей маме, моим дедушкам и бабушкам, братьям и сестрам, моим детям, без которых у меня никогда не было бы сил и мужества бороться, моему компаньону.

Я хочу поблагодарить всех, кого встретила на своем пути и кто тронул меня своей вовлеченностью в борьбу за физическое и моральное достоинство человека, фундаментальные права и особенно права женщин.

Я хочу поблагодарить всех людей, которые поддержали меня, вблизи или издалека, в моей борьбе, а также все тех, кто помог мне, чтобы эта книга стала реальностью.

Здешний холод не для меня, африканки. Я иду. Я всегда много ходила. Настолько много, что мне частенько доставалось от мамы:

– Чего ходишь? Остановись! Весь квартал судачит о тебе!

А иногда она даже проводила воображаемую линию у нашего порога.

– Видишь эту черту? С этого момента ты ее не переступишь!

Я же торопилась поиграть с подружками, сходить за водой, прогуляться но рынку или посмотреть на военных в красивой форме, которые маршировали вдоль Стены Согласия. Под словом «ходить» моей мамой на языке сонинке подразумевалось, что я носилась где попало, слишком любопытная к окружающему миру.

Я на самом деле «прошагала мою жизнь», и куда-то только меня не заносило: сегодня я в ЮНИСЕФ в Цюрихе, вчера на Сорок девятой сессии Генеральной Ассамблеи ООН, посвященной правам женщин. Хади в ООН! Женщина-борец по имени Хади, в прошлом самая обычная девочка из «чрева песка», как и все африканские дети. Та самая маленькая Хади, что идет к источнику за водой, семенит мимо бабушек и тетушек в бубу , гордо несет на голове корзину с арахисом для помола; Хади, обязанная доставить в целости и сохранности политое маслом тесто цвета янтаря и внезапно пришедшая в ужас, увидев его распластанным на земле. Я до сих нор слышу рассерженный голос бабушки:

– Ты уронила его? Ну, ты у меня получишь!

Я вижу, как она спускается с крыльца, вооруженная метлой вместо кнута, в то время как мои сестры и кузины потешаются надо мной. Она бьет по спине, попе, и моя маленькая набедренная повязка предательски сползает вниз. Девчонки мчатся мне на помощь, и бабушка, по-прежнему сердитая, обращается к ним:

– Вы ее защищаете? Сейчас я вам покажу!

Я пользуюсь моментом, чтобы сбежать в дом дедушки, спрятаться за его складной кроватью, там, где она не сможет меня найти. Дедушка – мое спасение, моя защита. Он никогда не вмешивается в процесс наказания, оставляя его женщинам. Он не кричит, только объясняет:

– Хади, если тебя посылают что-нибудь сделать, ты должна сконцентрироваться на том, что делаешь! Я уверен, ты играла с подругами и не увидела, как корзина перевернулась.

После заслуженной порки у меня есть право на ласки бабушки и. сестер, кислое молоко и кускус . Это что-то вроде утешения. Ягодицы еще болят, но я играю с куклой, сидя под манговым деревом с сестрами и кузинами. Маленькая Хади ждет прихода сентября, чтобы пойти в школу вместе с остальными братьями и сестрами. Мама следит за тем, чтобы у нас всегда были тетради и карандаши. Для этого ей даже приходится в чем-то себя ограничивать.

Приятно жить в большом доме в предместье Тьеса, тихого городка с широкими зелеными улицами. Он расположен у подножия мечети, куда дедушка и другие мужчины ходят молиться с наступлением рассвета.

Папа работает на железной дороге, мы с ним редко видимся. За мной, согласно нашей традиции, поручили присматривать бабушке Фулей, она отвечает за мое воспитание. Фулей – вторая жена дедушки, у нее нет собственных детей. У нас бездетная женщина не страдает по этому поводу. Дом бабушки в ста метрах от нашего, и я курсирую между ними, отыскивая то в одном, то в другом что-нибудь вкусненькое.

У дедушки три жены: первая Мари, мама моей мамы, вторая Фулей, которой меня «подарили» для воспитания, и Аста, третья, бывшая жена старшего брата дедушки. На ней дедушка женился после смерти брата, как велит обычай. Все они – наши бабушки, женщины без возраста, которые одинаково нас любят, наказывают и, разумеется, утешают.

В нашей семье три мальчика и пять девочек, в племени – кузины, племянницы, тети. У нас все друг другу братья и сестры, тети и племянницы, кому-то одному и всем сразу. Нас невозможно сосчитать, некоторых из двоюродных сестер я даже не знаю. Моя семья из благородной касты сонинке. Раньше сонинке торговали тканью, золотом и драгоценными камнями. Дедушка работал на железной дороге в Тьесе. Туда же он пристроил и моего отца.

Наша семья из священников и крестьян, мужчины – имамы деревни. Благородная семья в понимании нас, сонинке, – каста, не имеющая ничего общего с европейским дворянством. Воспитание очень строгое. Нам прививают честность, порядочность и верность слову, ценности и принципы, которые следуют с нами по жизни.

Родилась я незадолго до обретения страной независимости, в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, в один из октябрьских дней. А в октябре тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, в семь лет, я впервые переступила школьный порог. До этого времени я жила счастливо, окруженная любовью. Мне рассказывали о возделывании полей, национальной кухне, приправах, которыми мои бабушки торговали на рынке. К четырем или пяти годам у меня появилась своя скамейка. Бабушка Фулей сделала ее для меня, поскольку здесь у каждого ребенка есть своя скамейка. Он садится на нее, когда ест кускус, и оставляет ее в комнате мамы или бабушки, той, что его воспитывает, купает, одевает, ласкает или наказывает. Скамейка – причина ссор между детьми: «Ты взял мою скамейку!», «Отдай ей скамейку, она старше тебя!». Ее хранят долго, пока дерево не рассохнется или ее хозяин не вырастет и не станет обладателем новой скамейки, большей по размеру. Тогда можно передать свою скамейку «по наследству» младшему брату или сестре.

Облетела всю страну. Можно ли назвать человеком того, кто оказался способен на такую изощренную месть? Что двигало 26-летним мужчиной, когда он отнял кисти у любимой женщины? И каким образом он сегодня пытается уйти от ответственности?

фото из личного архива.

Семейная жизнь четы Грачевых оказалась безупречной только в соцсетях. На аватарках у молодых людей в ВК - фотографии счастливого семейства - родители, дети.

Листаем профиль Дмитрия Грачева. Вот он с женой в обнимку, размещает детские карточки. Внешне - благочестивый отец семейства, безупречный любящий муж. Из увлечений - моржевание, спорт в свободное время.

И еще один штрих к портрету: Грачев - человек верующий, о чем говорит огромный крест на его груди, фотографии, на которых он молится в церкви. Значит, богобоязненный?

Некоторое время назад мужчина опубликовал пост: «Я самый счастливый. Еще заходим за дочуркой». Преступник планировал, что супруга родит ему по меньшей мере троих детей. Судя по соцсетям, он души не чаял в своих малышах - играл с ними, кормил, нянчился, менял подгузники. Все-таки верно говорят, истинное лицо человека не просканируешь по соцсетям.

Маргарита Грачева в августе 2015 года опубликовала трогательный пост - обращение к супругу: «З года назад был один из самых ярких и приятных моментов в нашей жизни. 156 недель в браке самые лучшие, ведь теперь ты можешь официально стирать носки и готовить борщ. За 1095 дней были ссоры и перемирия, но я всегда знала, что мы отметим жемчужную, золотую и платиновую свадьбу? Все 26 256 часов вспоминаю с улыбкой на лице, за 1 573 920 минут я ни разу не сомневалась, что 31 августа 2012 года сделала правильный выбор и ответила «Да». Спасибо тебе за каждые 94 348 800 секунд, проведенные вместе. С годовщиной нас».

Маргарита считала дни, часы, проведенные в браке, точно как осужденные считают дни до свободы.

Известно, что за несколько месяцев до трагедии Грачевы расстались. Маргарита заявила о разводе. Дмитрий переехал от жены к матери. Но никто из них не удалил любовные статусы, посвященные друг другу, также молодые не убрали фотографии прошлой семейной жизни из Сети. Зачем оставили? Как напоминание о лучших годах? Или оба надеялись на примирение?

Мы связались с матерью Маргариты Инной Шейкиной. Именно эта женщина придала страшной истории огласку. Потому что быстро поняла, что зять попытается избежать наказания.

Вы видели выражение его лица, когда его задержали? Там нет ни тени раскаяния, - начала разговор Инна. - Такой холеный вид у него был даже в наручниках. Он ведь своим поступком хотел показать всем, как надо себя вести с якобы неверными женами, как следует наказывать женщин.

- Вроде он раскаялся на допросе. Или вы не заметили?

Не только я не заметила. Все, кто его знает, так же считают. О каком раскаянии может идти речь, если он все четко просчитал заранее. После преступления явился сам с повинной, сотрудничал со следствием. В деталях поведал, где и как совершил надругательство. И вину свою он сразу признал, не стал юлить. Все свои действия он заранее продумал, чтобы ему дали минимальный срок. А взгляд его вы заметили на суде? Он даже голову не опустил, смотрел прямо перед собой. Он гордился собой.

- Раньше вы замечали за ним какие-то неадекватные действия?

Ничего такого, что бы могло насторожить меня, я не замечала. Понимала, что у него жесткий характер, он эгоистичный, но не более того. К тому же мы вместе не жили, я его нечасто видела.

- Вы считаете, что он долго вынашивал план мести?

Думаю, больше недели вынашивал план мести. И действовал он не в состоянии аффекта. Уж слишком слаженные его действия были. Он ведь заранее купил топор, заточил его, набрал жгутов, чтобы завязать руки жене. Все сложил в багажник. Даже в лесу пенек подобрал. Вроде сам его и срубил для казни. Утром отправил своим близким эсэмэски. Всем написал что-то типа: «Простите, но я не могу жить, когда меня обманывают». Это явно продуманная акция.

- Рита не почувствовала приближающейся беды?

У них отношения стали напряженными в последние полтора месяца. Тогда он заметил в ее телефоне эсэмэску от коллеги. В тот же вечер избил ее ногами. Вот тогда Рита задумалась о разводе.

- Он ее так сильно ревновал? Были основания?

Измены не было, но человек, если захочет, может убедить себя в чем угодно, накрутить себя по полной программе. После того избиения она попросила его собрать вещи и покинуть квартиру. Он не сразу согласился. В адрес Риты поступало много угроз, он постоянно повторял: «Я тебя сделаю калекой, но не убью, просто будешь жить и мучиться». Нам бы обратить тогда внимание на его слова. Допускаю, что тогда у него в голове уже вертелся план мести.

- Что стало последней точкой в разрыве отношений?

10 ноября он напал на Риту с ножом. Поднес нож к ее горлу и кричал: «Рассказывай о своей измене».

- В полицию вы обращались?

11 ноября мы обратились в полицию, написали заявление. Его вызвали на допрос только через 19 дней. Он все отрицал. Дело закрыли.

«МК» стало известно о том, что 10 ноября, около 8.30, Грачев увез жену в лес. Там устроил Маргарите допрос с пристрастием. При этом угрожал ножом и выкрикивал: «Не беси меня, а то хуже будет!», «Если не будешь со мной, оболью тебя кислотой или подожгу». На тот момент супруги уже вместе не проживали. Больше он ей не угрожал.

11 ноября Маргарита написала заявление с просьбой привлечь к уголовной ответственности мужа. Когда супруг стал все отрицать, ему поверили.

«В последнюю неделю перед трагедией был ласковый, любезный»

После того инцидента с ножом Грачев вышел сухим из воды. Но тогда затаил обиду на супругу. Не забуду, не прощу.

После инцидента Дмитрий вроде успокоился, даже помирился с женой, возобновил нормальное общение, - продолжает собеседница. - Она даже по его просьбе прошла детектор лжи на супружескую неверность. Не знаю, что показал полиграф, Дмитрий ей не сказал.

- Почему Маргарита не прервала с ним совсем общение?

Дело в том, что когда Дмитрий ушел, то забрал машину. У Риты двое маленьких детей. Их к 8 утра надо отвозить в детсад. На автобусе проблематично - с двумя пересадками. В такси таких малышей не сажают, потому что нет двух кресел. Тогда Дмитрий предложил помогать. Каждое утро он отвозил ребят в садик и подвозил Риту до работы. Мы этой услугой пользовались.

- Не заметили в нем изменений в последние дни?

Я же говорю, он все рассчитал. И в последнюю неделю перед трагедией вел себя крайне обходительно, был добрый, ласковый, любезный. Он усыпил нашу бдительность. В тот роковой день Дима, как обычно, приехал за детьми и Ритой. Детей отвез в сад. Риту перед работой завез ко мне. Дочка забрала у меня сумки, потому что на следующий день мы собирались отмечать день рождения внука, планировали поехать в Кострому. От меня Дмитрий должен был подбросить Риту до работы. Только по дороге он свернул в сторону леса, где и устроил жуткую расправу.

- Маргарита рассказала уже, как все происходило?

Она сейчас еле говорит. Расспросить ее пока тяжело. Из того, что я услышала: он привез ее в лес, завязал жгутами руки. Видимо, начал свои расспросы «изменяла-не изменяла». В какой-то момент он неожиданно подобрел, может, Рита его убедила в чем-то. Он посадил ее обратно в машину, развязал руки.

Но вскоре опять завязал руки. Схватил ее и волоком потащил к заранее выбранному пеньку. Перед тем как отрубить кисти, он начал ломать ей пальцы, сами руки. Сплошное месиво было.

Сначала отрубил пальцы на левой руке, потом только кисть. На этой руке специалисты насчитали 8 переломов. Дальше принялся за вторую руку. Рита вспоминала, когда пыталась вырваться, он начинал бить ее топором куда придется. В итоге на бедре у нее от топора рваная рана. Я спрашивала дочку, что он говорил при этом? Она поначалу не была готова рассказывать. Сейчас сказала, он повторял одну фразу: «Не доставайся же ты никому». А сейчас по городу пошли слухи, что он может отмазаться. Как нам жить, если его отпустят?

- Как же его могут отмазать?

Я же говорила, что ему оформят явку с повинной, сотрудничество со следствием. Он указал, где находились отрубленные руки. Показал пенек. Он сам привез Риту в больницу, чтобы она не умерла от потери крови. Он признал вину. Говорят, он может попасть под амнистию или получить по минимуму.

Когда следователи приехали на место преступления, то были шокированы признаниями Грачева и видом отрубленных рук. Все происходило вблизи деревни Главзово. На месте преступления нашли металлический топор с рукояткой синего цвета, 3-метровый резиновый жгут, наручные часы Маргариты и рубленые фрагменты двух кистей рук. Фрагменты кистей рук были направлены в местную больницу и переданы хирургу.

В ходе допроса Грачев подробно описал обстоятельства совершенного преступления. И признался, что испытывал в тот момент неприязнь к супруге. Однако добавил, что сожалеет о содеянном.

«Правой руки у дочери не будет»

- Вы общались с родителями зятя?

Родители его давно разведены. Отец, по-моему, сидел за убийство, освободился недавно. Когда Дмитрий первый раз угрожал моей дочери, было реально страшно. Это были угрозы не для красного словца. Он повторял: «Я все просчитал и готов отсидеть». Угроз в адрес дочери было много. Что касается его матери - она его защищает.

- Что врачи говорят по поводу вашей дочери, дают прогнозы?

С левой рукой они сотворили чудо. Кисть ведь пролежала в лесу достаточно долго, повезло, что некроз не пошел. Плюс ко всему рука была вся переломана. Но хирурги пришили кисть. Но вот прогнозов пока никаких не дают. Есть положительные результаты - кровь начала циркулировать, пальцы стали потеплее. Сохранят ли пальцы какие-то функции - про это пока рано говорить. Мало времени прошло. Всего пять дней. Правой руки у дочери не будет.

Сейчас она еще чувствует боль в обеих руках, говорит, на правой руке, которой нет, болят пальцы. Это фантомные боли - так объясняют врачи. А еще она страшно напугана, и этот страх не отпускает ее. Рита все время повторяет: «Я боюсь. Я боюсь». Когда я первый раз ее увидела, она вообще беспрерывно твердила, не замолкая: «Мне страшно, я боюсь».

- Вы будете нанимать адвоката?

Я до этого как-то не думала об адвокате. Маргарита ведь жертва. Но теперь понимаю, что придется. Я слышала, что у Дмитрия связи есть в полиции, его могут отмазать, поэтому я решила дать делу огласку.

- Наверняка найдутся адвокаты, которые захотят вам помочь.

Хочется надеяться. Мне прямо дали понять, сказали, что он все рассчитал и без хорошего адвоката мы не добьемся для него положенного срока.

- Кто он по образованию?

У него есть корочка психолога. Но работал на складе, принимал груз.

- Детям уже рассказали о случившемся?

Я объяснила, что мама попала в аварию, у нее ручки немножко повреждены. Их лечат. Я даже не представляю, как я расскажу малышам, что их папа такое сотворил с мамой.

- Грачев на детей поднимал руку?

Я не слышала такого. Дмитрий всегда такой лощеный, следил за собой и многое делал напоказ. Я вам расскажу один эпизод, который характеризует его. Когда моя дочь была беременна вторым ребенком, мы ехали в автобусе. Сели втроем - Дмитрий около жены, я напротив.

В автобус зашла пожилая женщина, лет 75. Дима даже не думал уступать место, я встала. Рядом находился старик, который сделал замечание зятю: «Что же вы сидите, молодой человек?». И тут же услышал от Димы: «Ты кто такой? В своем возрасте до сих пор передвигаешься на автобусе, не заработал на машину, значит, ты неудачник и не имеешь права мне указывать, что я должен. Рот закрой».

Я тогда была сильно шокирована. Пересказала историю его матери. На что она сказала: «Все сделал правильно, мне место не уступали в автобусе. Считайте, отомстил за меня». Эгоизм в Диме всегда просматривался, но что он садист, мы не знали.

- Грачев выпивал?

Он мог выпить, но в тот день был трезвый, что гораздо страшнее.

- На ваш взгляд, в чем причина такого безумного поступка?

Дмитрий не смог смириться, что Рита хочет уйти от него, накрутил себя, что это явно она изменщица и за это надо ее наказать, чтобы она тоже помучилась.

- Вы жалеете, что Рита раньше с ним не развелась?

Они уже вместе не жили. Даже если бы раньше они расстались, мне кажется, мести было бы не избежать. Не стоило с ним в машину садиться. Это уже сейчас понимаем. Но мы даже представить не могли, что подобное может произойти. Тем более в последние дни он всегда улыбался, слова грубого не сказал, голоса не повысил. В тот день Рита тоже ничего не заметила. Сейчас я еще переживаю, как дети их будут жить, когда все узнают.

- Дети маленькие. Может, и не узнают?

Сейчас доброжелателей полно. Подрастут, им скажут. Ну и как объясним мы тот момент, что у мамы рук нет. Они что, не увидят? И папа куда-то пропал?

В отношении мужчины возбуждено уголовное дело по статье «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью». Его покалеченная жена остается в больнице. Максимальное наказание, которое грозит Грачеву, - лишение свободы сроком до 8 лет.